Легче забыть десять поцелуев, чем один
Ж. Поль

Мужчина всегда хочет быть первой любовью женщины.
Женщины более чутки в таких вопросах. Им хотелось бы
стать последней любовью мужчины.
О. Уайльд
- Альбихтен! О чем опять задумалась? Не спи на рабочем месте, сколько повторять?! Не забываем – улыбка и приветствие – залог успеха. Мы работаем с людьми!
Вечно она чем-то недовольна, эта старая дева! Каждое утро она приходила на работу за час и высматривала-уличала, вдруг кто опоздает хоть на секундочку. И обязательно давала всем какие-то прозвища-имена. Алина была, например, Альбихтен, Женя - Жорж (и абсолютно все равно: мужчина или женщина, Жорж! и все тут), Маша – Марго. И никто из работников не мог перечить «мы ведь работаем в очень литературном месте». Сколько книг. Сколько имен…
- Нет, что вы, Ксения, я работаю. – Ксенией ее называли все – это было четкое и жесткое требование. И не дай Бог по-другому! Никакая она не Ксения Петровна. Что вы, что вы…
« Я Ксения. Что вы, как можно? Конечно же, без отчества, у нас же совсем небольшая разница в возрасте». И улыбочка. Ну, а для подчиненных: «меня зовут Ксения, и ничего больше. Никаких приписок, кличек или еще что-то я не потерплю». И никаких улыбок.
Она все молодилась и молодилась, что иногда аж смешно было. Ну, хоть за это ее можно уважать. Борьба с возрастом, настоящая женщина!.. но все-таки это было смешно. Просто перебор. Тонны косметики на лице (ужас, если вдруг дождь!), которую надо, то и дело, поправлять и подправлять. И еще она демонстративно говорила: «подпудрить носик», хотя какой там носик-носище. Грузины и армяне наверняка тихо завидовали, что это у нее, а не у них такое, огромное, достоинство. Заигрывала с покупателями мужского пола – разного возраста. И ненавидела женщин. Всех, кто моложе восьмидесяти. «Бабушка, что мы там так усердно ищем? Вам уже поздно читать любовные романы! Смотрите, есть о культуре еды. Или лучше пойдите, присядьте в кафе и почитайте газетку». Хотя «бабушка» была моложе раза в два и годилась в дочери.
- И не перечь, мне, Альбихтен. Ты вечно о чем-то думаешь. Что кавалера привела? - «привести» или «завести» кавалера считалось смертным грехом и каралось расстрелом – в лучшем случае. У нее-то, у Ксении нет никаких причин отвлекаться от работы по мелочам, из-за мужиков. А если бы имелись, то она бы никогда не стала хозяйкой самого модного и посещаемого в городе книжного магазина. Почти книжного рая. Поэтому все и удалось, что никто «не мешал». А все думали, даже если б кто-то и появился бы, то вскоре бы он самоликвидировался в силу ее дурного характера. «Напрасно старушка ждет сына домой, ведь сына она не рожала…» Но об этом даже нельзя заикнуться. Она считала себя почти английской королевой, ну или, на крайний случай, первой леди города.
- Где улыбка? И приведи себя в порядок, как всегда ужасно выглядишь! – и фыркнула.
- Да, Ксения, сейчас.
Алина нацепила «улыбочку» и глянула в зеркало. Ничего ужасного зеркало не показало. И даже то, что она вчера полночи «гудела» с подругами, зеркало скрыло. Это никак не отразилось на лице. Ну, ни капельки. Но зависть Ксении к молодости была так обширна, что надо было обязательно сказать какую-то гадость. Гадость она и есть. Только спать хотелось, в этом была причина ее задумчивости и рассеянности. Но Ксении этот знать на надо, иначе… Ой, просто, меньше шума и пены. Она поправила прическу – волосы, связанные в тугой хвост (Ксения требовала именно «хвосты») – и пошла на рабочее место.
Работать здесь нравилось всем, несмотря на Ксению. Магазин был просто сказочный. В детстве Алина очень любила книгу «Азбука вежливости». И здесь все было именно так, как в книге. Здание магазина в центре города было будто шоколадным, а на башенках – флюгерные петушки. Охранниками были два ( в сказке три, а здесь - два) мудрых-премудрых Гномыча. Все сказочно вежливые. Улыбчивые. И декорации: Юлика-Юла, веселый Постовой, добрая Фея Здрасти, лошадка с кучей ног – Игогоня, сказочная мудрая Ворона (она была настоящей - и не разговаривала). И много-много, целые тысячи книг, разных – разных. И кафе, где сказочная булочница пекла волшебные прыг-скок булочки, с чаями и кофеями. И зал для курящих и некурящих. Чтобы здесь можно было почитать что угодно в перерыв, или после работы, или если просто не хочется домой. И люди шли, с удовольствием, радовались изобилию выбора, и теплому общению (если им не попадалась Ксения). Это был самый лучший в мире магазин! Алина его просто обожала. И вечерами, когда Ксения «дозором обходит владенья свои», Алина что-то читала. Вечерами Ксения была в неплохом настроении, как правило. А потом они пили чай,- Ксения в тысячный раз хвасталась всем – всем, а Алина ее слушала. Как две подруги – пожилая женщина и девочка. Ксения говорила, а Алина слушала. Не потому, что интересно, а потому что одна - начальник, другая – подчиненный. А работа все-таки была хорошая, сказочная, и зарплата хорошая. И еще Алина иногда представляла, что Ксения – ее бабушка (тихо-тихо представляла, и не дай Бог!, Ксения догадается - со свету сживет!). Вот такая особенная, молодящаяся бабушка. Очень сварливая. У Алины никогда не было бабушки, просто папа и мама. А так хотелось! Чтоб бабушка, и пироги, и чай, обязательно, с мятой, и чтобы тепло пахло деревней, домашним творогом и молоком. Ксения любила чай с мятой, и пироги волшебная булочница пекла отменные. Немного фантазии - и все есть! Ксения была почти бабушкой, а Алина - почти внучкой. Все хорошо. И еще Алина ее жалела. Ведь дома-то никто не ждет, вот поэтому она с утра злая, а вечерами засиживается. Но об этом молчок. Иначе… Уже вечер, а народ никак не расходиться, не выгонишь же всех метлой. А так хотелось посидеть, почитать.
- Девуш-ш-шка, чт-т-то вы мне пос-с-советуете почи-читать? – он смотрел на нее заплывшими глазами и шумно дышал свежевыпитой водкой.
- А что вы вообще любите? Детективы, историю, сказки?..
- Ха-ха, сказки, - веселился мужик,- Не. Мне про оружие.
Смотреть на него было тошно, но и выгонять – неприлично, а мудрые - премудрые Гномычи –охранники что-то не шевелятся. А тягаться с ним самой – себе дороже, выпил человек. Хотя по виду, пил уже не один день. Буянить еще начнет, а все-таки престижное заведение, зачем нам разборки. Мы лучше по-тихому.
- Вот у нас очень хорошие каталоги: Россия, Германия. Язык вам какой? – хотя какой там уже язык, спать, мужчина - домой!
- Язык? Давай свой. Слыш, красавица, давай–ка лучше поз-з-знакомимся. Вот тя как зовут. Я вот Игорь. Игорек-к.
Да уж обязательно познакомимся. Валил бы ты лучше. «Игорек, Игорек, подари мне пузырек! Ты ведь мой товарищ, пузырек подаришь?» Но вот никак не хочется мне быть товарищем.
- Нет, мне не положено. У меня муж дома и дети, а так бы с удовольствием. Простите,- и, конечно же, «улыбаемся, шеф любит идиотов»
- Тода я пшел. Я за тобой давно наблюдаю. Вот с друзьями погуляли чуток. Пару дней. Ну, до скорого,- толи гуляли, толи наблюдали пару дней. За что такое счастье? Пьянь всякая. Надеюсь, больше не увидимся.
- До свидания.
Народ разошелся, но поздновато и вечернего ритуала с чаем и булочками не вышло. И Алина вся в печали поплелась домой. А тут – «девушка!», опять дружек Игорек-пузырек пожаловал. Ну, достал просто!
- Девушка, а вы, правда, с мужем, детьми, и-и-и-и…
- Да, конечно, правда
- Тогда пойду и подерусь с кем-то. Просто так, - и гордо и пьяно удалился, печально что-то напевая.
Алина никак не могла взять в толк, зачем же все-таки драться «просто так», но не захотела спрашивать и ввязываться в бессмысленные беседу и знакомство. А вот был бы муж и дети! Они бы ее встречали. И наперебой бы спрашивали: как у тебя дела? Она бы их обязательно приводила в сказочный магазин, а перед сном бы читала «Азбуку вежливости». И муж бы нежно-нежно целовал ее, говорил: я скучал. А на выходных они бы ходили на природу, ели бы шашлыки. Пили бы вкусный березовый сок весной. Самый настоящий. Вот так бы все и было.
Но на самом деле не было ничего. Родители уже перестали ее контролировать, мама однажды сказала папе, или наоборот, папа - маме, очень серьезно и по-взрослому: «Девочка выросла. Она имеет право на свои ошибки. За помощью и советом обращайся всегда. Мы тебя будем любить и помогать». Ей тогда было лет двадцать. И помогали. Купили квартиру – одна огромная комната, большая кухня. Помогли обставить. «Девочка не должна ни в чем нуждаться». Множество статуэток и ангелочков – это она обожала! Все было здорово, но так хотелось кучу детей и мужа, чтоб как в книге. Чтоб сын был похож на мужа и они смотрели бы на нее одинаковими глазами, один – с любовью, как к женщине, другой – с любовью к матери.

Он бродил по дому угрюмый и злой. И голова очень болела с похмелья, и хотелось еще что-то выпить, а выпить не было, а на улицу тащиться… не хочется. Но, наверное, придется. Он наспех оделся, проходя мимо зеркала, чуть не испугался: кто же это? неужели я? Отражение было сморщенным мужиком, неопределенного возраста, засаленная бородка, закисшие и заплывшие глаза. Жуть! Захотелось лечь и умереть.
Все внутри болело и пекло, и не потому, что стал плохо выглядеть, а потому, что он остался совсем один! И никто не принесет ему аспирина и не предложит померить температуру, когда он будет болеть. Вот в запое он уже… Да сразу и не вспомнишь, сколько ж времени. Он передумал пить. Глянул на календарь. Батюшки, да квасим мы уже почти месяцок-то… Куда я качусь?! Вот месяц назад ушла жена. Ну и уходила бы! Так нет, последнее слово, как всегда за ней, напакостить надо. Оказывается этот ее старый друг-адвокат не друг уже вовсе давненько, а самый «настоящий и любимый мужчина». Ведь можно просто уйти! Но эта не могла. Олежку забрала. Олежку он обожал безумно – единственный сын. Может, и будут еще, но сейчас об этот не думалось и не верилось, ведь Олежка-то останется все равно его сыном. Зачем еще? И «настоящий и любимый» с «благоверной» прокрутили невероятную аферу с подделкой документов, пока он бился головой о стены, зарабатывая на новенькую машинку для женушки. Вернулся он, а ему – справочка, мол, так и так лишают вас родительских прав по причине такой-то. Он долго не мог понять, в чем причина. Понял одно – Олежку хотят отнять. А он – то совсем не нужен им. Не так как ему. Он же для сына и в огонь и в воду! Ребенок почему-то не хотел с ним общаться: «мама сказала, что ты плохой, вот дядя очень хороший. Он любит нас, а ты обижаешь маму». Кидался и обещал смешать с говном «неповторимого», а его как-то по-шустрому увезли санитары со словами «да-да, вы правы – он невменяем», вкололи что-то… И в себя он пришел в странной палате со странными людьми, и не сразу понял, что он в дурдоме. Он немного пришел в себя, успокоился, не буянил – его выпустили. Появилась еще одна справка. Первая – липовая, о его сумасшествии, вторая - после отдыха в больничке. Так все решилось. Он угрюмый брел домой, а там извещение о разводе, точнее – совсем развод: опять-таки по-причине сумасшествия. «Как же, как же с таким-то человеком жить можно. Он ведь и ножом пырнет, и табуретом может того, огреть. Да мало ли что можно ожидать от них, от больных. А с виду нормальный мужик вроде был. Никогда бы и никто бы и не подумал, что такие проблемы».
И он запил. Так отчаянно и беспробудно запил. Было очень пусто в квартире, ни игрушек, ни детских и женских вещей. И детского смеха не слышно, только на улице чей-то раздается и режет-режет по мозгам. Вот поэтому мозги лучше отключить. Хотя бы на время. А может, навсегда. Одна зубная щетка в ванной, это так ужасно. И таким одиноким и пустым показалось существование. И жене - теперь бывшей – он верил когда-то, а она-то хороша. Хороша! А Олежка? Как же он теперь. Как?! И от этого просто замерзало сердце, он плакал – совсем не по-мужски, утирал сопли и слезы рукавом, опять пил и опять плакал, пока дырка внутри него, большая и кровавая, не переставала казаться такой огромной, что не давала дышать. Казалось, воздух просто проходит через эту дырку, а он не успевает его схватить, хоть чуточку, и задыхается. Он пил, переставал задыхаться, просто забывал, что надо дышать воздухом. А воздухом был Олежка, и еще что-то значила жена – теперь бывшая. Потом он немного отходил и дышать опять становилось больно-больно. Тогда все начиналось по-новому. Сопли, слезы, водка, пиво, еще какая-то бодяга… Уже все равно, что. Лишь бы дырку огромную чем-то прикрыть, чтоб не так кровоточила. Выходил иногда по вечерам, когда уже темно-хорошо, зима - рано темнеет, за еще и еще одной порцией обезболивающего. Чтоб не слышать голосов чужих детей с улицы, чтоб не видеть улыбающихся счастливых отцов и свою одинокую зубную щетку. Вот такая депрессия одолела, что сил нет! Теперь можно, я ж теперь – сумасшедший. С меня и спросу нет. И страшная апатия! Лучше бы просто убили. И опять пил. Мысли становились пьяные и непонятные. Он не успевал их додумывать, путался, дырка затягивалась. Только бы не закончилось действие обезболивающего лекарства! Только бы не закончилось. И может, он еще одно утро встретит. Хотя он уже давно перестал понимать: какое время года, который час, где он находиться. Но просыпался почему-то постоянно дома. Сила привычки?
Надо что-то делать! Или с собой, или с ними. Он решил, что непременно убьет «неповторимого и настоящего», и убивать будет долго и с удовольствием, потом убьет жену, простите, бывшую. А Олежку заберет. Они будут долго разговаривать, он все объяснит ему, своему единственному сыну, а может, и не будет объяснять, просто обнимет крепко-крепко, и Олежка поймет, что папа на самом деле его любит, просто все говорили неправду. Или он еще маленький и совсем необязательно знать о черноте взрослого мира, пусть пока носит свои розово-детские очки. И не надо ему ничего знать плохого. Он ведь ребенок – пусть наслаждается. А папа будет его любить и баловать. И никакая мама не будет нужна! Кто –то сказал: «женщина вывела мужчину из рая, и только женщина может вернуть его в рай». Шерше ля фам!
Надо что-то делать! Он опять глянул на свое отражение, и опять ужаснулся. По крайней мере, он знал, с чего можно начать «что-то делать»

Очень злая и очень интересная женщина курила в роскошном доме. И ребенок ее очень раздражал. Надо бы найти няньку и срочно. Он все плакал и плакал, что хочет к папе, пусть и плохому. А это раздражало еще сильнее. Почему его надо любить и боготворить, а ее – нет? Ведь это я носила тебя в животе, ведь это я кормила тебя грудью и из-за тебя у меня испортилась фигура, так что пришлось сидеть на всевозможных диетах! Хотя не кормила, а пыталась, именно так: в первый раз было больно, на второй – потрескались соски, а на третий – она решила, хватит!, вдруг еще испортится форма и содержание. Но это не важно, ведь я - мать, а он – кто?! В голову не приходило, что он-то – отец, и не самый плохой, даже, наоборот, очень даже хороший. Да, у нас не сложилось, я его ненавижу и хочу сделать побольней. А самое больное – это ребенок. И ребенка настроить получалось, иногда даже очень хорошо. В голову, опять-таки не приходило, что это не правильно. Вот, совсем не приходило! Все правильно. Надо сделать больней и больней. Если бы была возможность, еще и на улице его бы оставила, а не только без нее и ребенка. Но такой возможности не было: все было оформлено очень хитро, и ни на квартиру, ни на бизнес она и Олежка права, получается, не имели. Перестраховался, стервец! Но ничего, сейчас жизнь у нее будет налаживаться. Теперешний муж или любовник очень прочно стоит на ногах, вот домище-то какой шикарный!, любит ее жутко, на какую аферу пошел: и документики, и развод по-быстрому, и дурка. Впрочем, там ему и место, бывшему. И к Олежке относиться неплохо, подарки дарит, на аттракционы возит, а ему бы только ныть «папа, да папа!». Но ничего, привыкнет. Привыкнет, и тоже будет наслаждаться такой полной состоятельностью, домом, деньгами, отдыхом в самых теплых краях посреди самой холодной зимы. Все позже. Вот только бы перестал канючить! Это же невозможно!

Дома было тепло и уютно, все–таки какие замечательные у нее родители! Так здорово помогли! И с квартирой, и с ремонтом. Просто молодцы! И папа - самый лучший на свете!
Кошка ласково терлась об ноги «почему так долго не приходила? я же здесь одна и жутко скучаю!»
- Я тоже тебя очень сильно люблю, моя девочка, - и взяла свое сокровище на руки. Она была горячая и пушистая. Когда–то Алина подобрала ее у двери, еще когда жила с родителями. Это был просто комок шерсти. И очень беззащитный. Смотрела зеленющими и огромными, как блюдца, глазами, просилась в дом. И Алина ее подобрала. Она была черно – белая, мягкая и на самом носу – черные усы. Как страшный вождь Гитлер, ей Богу! Но Гитлером она быть не могла, потому что девочка, а стала Евой Браун. Еве уже было пять лет, но на улицу она выходила только с хозяйкой, и только на руках. Вот такая порядочная была кошка! Алина баловала ее бананами, абрикосами, огурцами, помидорами. Ева очень следила за своей фигурой и очень любила овощи и фрукты. Еще она любили супы и борщи, и ни в коем случае не ела жареное. О здоровье своем она заботилась тоже. Настоящая леди! Царица!
Девочки покушали, попили молока. Ева прыгнула на руки, и мирно заурчал моторчик внутри нее. «Я так сильно тебя люблю. И кормишь ты меня классно. И вообще, нам вместе очень хорошо. Давай никто не будет приходить и нарушать нашу идиллию?!» Вот что говорил урчащий моторчик. Ева Браун была страшной собственницей и не любила, когда кто-то приходит и забирает хозяйку. Вот хорошо, когда приходили какие-то девчонки и они дружной компанией ели рыбу и пили пиво. А если этот придет? Начнет тискать Алину, будет сгонять ее, Еву или, не дай Бог, они опять куда-нибудь уйдут. Тогда опять тоска и одиночество. А одиночества Ева не любила.
- Евочка, все слазь с меня, сейчас придет Леша, ты же знаешь, надо привести себя в порядок немного, - Еву столкнуть было почти невозможно, она была очень упрямая, но Алина все–таки переставила ее на свободное кресло, та недовольно махнула хвостом и фыркнула, ну совсем, как Ксения. Мол «ну и собирайся к своему непонятному кавалеру! Последний что-ли или единственный» Хорошо, что кошка не умела говорить.
В дверь позвонили. Алина пошла открывать, по пути глянула на себя в зеркало, отражение улыбнулось и синие глаза загорелись. Все неважно, он нравится мне сегодня, если будет нравиться и завтра, то будет он. Нет, - появится другой. А хочется замуж и ребенка! Но пока нет. Ничего. Только эти полусерьезные связи, с намеками на совместную жизнь, но никаких детей! - что вы, что вы!, ведь мы еще так молоды – немного за двадцать.
- Привет, Лешик!
- Привет, Алин, - поцеловал ее, потрогал-проверил, все ли на месте. Что, что… а целовался он хорошо и руки были ласковые, и дрожала она от его касаний, даже если он просто гладил по спине. Но почему–то он делал это редко, целоваться «просто так» не любил, только по-делу, и большой недостаток – очень молчаливый и ревнивый. Молчит и кто знает, что у него на уме. Вдруг вилкой в глаз ткнет. Неизвестно.
Он зашел в комнату, по-свойски улегся на диван, иногда это раздражало. Она присела-прилегла к нему, а кошка опять фыркнула и ушла спать на кухню. «Все непонятные ходят! Спать мешают!» - вот что значил этот жест.
- Как ты сегодня, что в «Азбуке»? – ему не было очень интересно. Но раз уж пришел, то надо спросить, а-то обидится, и самому что-то рассказать. Но лень как-то. С ней было вполне удобно, Алина кормила его, не приставала с дурацкими вопросами «где был, скотина?», «почему не звонил?», «что это за женщины, с которыми ты работаешь?», «ты спишь с кем-то?!», не заставляла жениться после первой проведенной ночи, и даже после второй и третьей… Он даже где-то любил ее, по-своему, но не всегда интересно, что и где с ней происходит. Интерес появлялся, если на горизонте нарисовывался соперник. Все жгло, металось внутри. Когда в первый раз появились такие странные симптомы, он решил, что все-таки любит ее. Но опять-таки, по-своему. Он был готов рвать на мелкие кусочки того, кто просто смотрит на нее, и с трудом представлял, что будет, узнай он, что кто-то посмел дотронуться. Ведь это ему с ней удобно! Она - его. И только его. Собственность?
Алина послушно рассказала, что ничего не было интересного: Ксения кричала, она делала вид, что боится,- все как всегда. О приставающем «Игорьке-пузырьке» не рассказывала – только лишние крики, да и позабыла. Он больше не появлялся и ни с кем не собирался драться «просто так».
Потом они занимались сексом, он уже становился каким-то семейным... Вот уже и секс – семейный, а семью он все не предлагает. Пока все нормально. Главное, без соплей. Он ласковый и нежный, пусть и нечасто, зато никто никому не надоедает. И не храпит, когда спит, и не чавкает, когда ест. Алина лежала, водила пальцем по его груди, что-то вырисовывала. «Почему у него совсем здесь нет волос, ну хоть бы чуточку». И ляпнула:
- А на груди твоей могучей три волосины сбились в кучу, - простот так сказала, чтоб немного развлечся.
Он жутко обиделся, по причине худощавости и грудинной лысости, и громко ушел. Напомнил, конечно, что она глупая, что никто с ней больше не будет таким обходительным и ласковым, и вообще, прощелкала – проляпала, свое счастье. И работать всю жизнь в своей «Азбуке», потом быть как Ксения, - старой и злой.
Все это он выкрикнул и ушел, весь в ожидании, что она сейчас же бросится за ним, умоляя и рыдая. Но она, совершенно не умела делать таких глупостей, и не бросилась. Он ушел, но она знала, что вернется. Так уже было. Они давненько вместе. Он долго молчит, а потом его накрывает каким-то припадком и он уходит. Зря, конечно. Она поначалу переживала и плакала, а потом перестала. Устала. Он уходил, а на горизонте появлялся какой-нибудь мужчина или мальчик-праздник. Она отдыхала, а потом он возвращался и все возвращалось: и поцелуи «не просто так», и «ласковые руки», и семейные ужины и семейный секс. Но семьи-то не было. И сына не было с папиными любящими глазами. Не было и все тут. И ничего не придумаешь. Просто есть так, как есть. И это тоже неплохо. Может, созреет. Если бы не припадки, молчаливость и ревность, все было бы еще лучше. И не было бы никаких мальчиков-праздников. А с Лешей, конечно, скучновато.

На улице было тепло. Леша не возвращался уже пару недель. Она уже перестала скучать. Иногда вспоминала, давненько все-таки вместе. Привыкла. А теперь почти привыкла, что его нет. А так хочется мужа и детей. Навсегда. Интересно, навсегда – это сколько?
Красиво и вкусно цвели и пахли каштаны. Был выходной и надо было срочно себе что-то купить. Порадовать-побаловать себя любимую! Побалуем-ка себя новеньким и красивеньким бельем, комплектом - трусики и лифчик! Ужасное слово – бюстгальтер. Фу!
Нет, именно лифчик – шапочки для близнецов. Может, и Леша вернется, и тоже порадуется. Может…
Пока она себе что-то намеряла - примеряла - выбирала, подлая бретелька от старого лифчика, - простите,- бюстгальтера, отстегнулась и собиралась было совсем отпасть. И сейчас надо было придумать, как бы не очень заметно пристегнуть ее. Ведь отстегнулась-то сзади. Голос киногероя и «спасателя Малибу» вернул в реальность и отвлек Алину от мыслей о выходе из глупой ситуации.
- Девушка, вам помочь? – голос улыбнулся. Алина повернулась на него. И просто сказала:
- Да, помогите, бретелька отстегнулась.
Обладатель голоса, молодой человек с пушистыми ресницами и черными глазами, еще раз улыбнулся и помог. Он был таким своим «в доску», и от этого казался знакомым. Где мы раньше могли встречаться?
- Спасибо.
- Не за что. Могу и оплатить покупку, - киногерой в его исполнении был не только великим спасателем, но еще и очень щедрым.
- Не надо, уже оплачено.
- Тогда пойдемте, погуляем. Время есть. Шампанского попьем?
- Идемте.
Алина забрала свои покупки, хорошо она себя порадовала и они пошли в кафе. Солнце улыбалось и ласково светило и грело в лицо. Весна была в самом разгаре. Уселись за столик. Надо же продолжать знакомство и хотя бы узнать имена собеседников. Один оказался Сергеем, а другой Игорем. Игорь купил шампанского, чего-то вкусного и сладкого. Общение было легким и расслабляющим.
- Вот это мой сын!- и гордо показал фотографию в телефоне.
- Симпатичный мальчик. На тебя похож.
Он рассказывал о том, как любит делать массаж, показывал-хвастался машиной. И пожирал ее глазами. Зачем, скажите, Бога ради, мужчине такие глаза – глазища? В них хотелось утонуть. Они были черные, заманчивые и загадочные. Как пещера. И страшно и очень нравиться. Такие черные и проникновенные. Прямо в душу смотрят: ласково и нежно, как будто он ее уже трогает за самое сокровенное и так, так... Сергей был задумчив, просто иногда говорил что-то приятное, но больше молчал и улыбался. Алина оставила номер телефона, Игорь просил, но сохранили на телефоне Сергея. Правильно, если есть ребенок, значит, наверняка есть и жена. Зачем? А у нее нет детей. Вон, даже Леша, и тот ушел. Может, насовсем. Насовсем – это сколько?
Они разошлись в отличных отношениях, с кучей положительных эмоций, обещались созвониться и встретиться. А что, она ведь свободная женщина. Леша-то ушел. Ева Браун смотрела на нее своими глазами-блюдцами. «Опять тебя долго не было, а я, между прочим, скучала и грустила. Могла бы вынести меня на улицу, подышать свежим воздухом. Неужели тебе совсем нет дела до любимой девочки?»
- Ладно, идем, Евочка, погуляем. Мы же вместе и я тебя люблю.
Девочки пошли гулять, домой вернулись очень довольные. А вечером пришел Леша. С цветами и белым вином. Как ни в чем не бывало. А уже полюбилось шампанское…
- Прости, меня, Алин. А? – и глаза грустные-грустные, печальные-печальные и бесцветные. Вот у Игоря… Но об этом думать нельзя, Игорь-то кто? Да никто. А с Лешей она уже не первый день и месяц. Конечно, простила. Тем более, знала, что он все равно вернется. Ждала ведь, несмотря на праздники, которые себе устраивала. А тут вот покупку можно будет показать – похвастаться. Ночь была хорошей, можно сказать, очень. Леша старался изо всех сил. Наверное, в самом деле, соскучился. И все пошло своим привычным чередом. Его визиты пару раз в неделю. И, конечно же, любимый магазин – работа.
Телефон звонил и показывал незнакомый номер. Ответил незнакомый голос.
- Это Сергей, помнишь? Привет.
- Здравствуй, - а лучше бы Игорь позвонил.
- Как дела? Как работа?
- Да все хорошо.
- Может, встретимся когда? Когда ты будешь свободна?
- Не знаю, сейчас работы много – возвращаюсь поздно. Ладно, давай, пора бежать. Игорю привет.
- Пока. Обязательно передам.
А Ксения уже наблюдала и пускала пар из ушей и из носа - носища.
- Опять отвлекаемся по – мелочам. Сколько раз говорила, - работа – на первом месте, а вы все трепитесь. Уволю!!! К чертовой матери!!!
И так было всегда, Ксения кричала, а Алина не боялась, но приказывала коленкам дрожать – и они дрожали, просто так было задумано по – сценарию. Так всегда, Ксения кричит – все бояться. Или делают вид. Она выкричится и будет в настроении и никто не воспринимал и не обижался. Так просто задумано. Она – начальник, остальные – подчиненные. И все. Ничего личного.
А потом она сама решила позвонить Игорю. Просто поболтать. Зачем? Она и сама не смогла ответить себе на этот вопрос. Ведь Сергей – то позвонил узнать, как дела, и она позвонит, узнает. И он, конечно же, ее не вспомнил. Так неприятно, но трубку просто глупо бросать.
- Привет. Это Алина.
- Привет. Какая Алина?- Боже, какая же идиотская ситуация!
- Ну, помнишь, мы познакомились, ты помогал мне лифчик одевать?
Он принял образ киногероя, он частенько бывал «в ролях»:
- Конечно же, помню, Алиночка, как же забыть? Как ты? Может, как-нибудь встретимся?
Ох, ну да, он же – киногерой, мачо, великий соблазнитель!
- Может и встретимся.
Еще пара незначительных фраз. Просто ей захотелось, чтоб он ее помнил. Ладони вспотели, в висках начало отбивать дробь, руки дрожали. Позвонила, на свою голову! Ну и что?! Мы ведь, типа, старые знакомые и интересуемся жизнью друг друга. Просто так.
Близился нелюбимый праздник Алины – ее день рождения. Готовить полдня. Ублажать гостей. И вести себя прилично! Ведь Леша такой интеллигентный, сдержанный. Как можно хохотать во все горло? Как можно вызывающе одеваться? Держи себя в руках!
На работе все прошло просто отлично. Ксения была в духе. Мудрые – премудрые Гномычи подарили огромную охапку тюльпанов. Алина никогда не представляла, что тюльпаны могут быть красивыми цветами. А вот в охапке, - прекрасно! Много – много и разноцветные. И добрые – волшебные сослуживцы преподнесли колечко. Такое маленькое, трогательное на безымянный пальчик. Вечер удался и даже Алексей обещал встретить ее и пойти куда-то погулять вдвоем. Какая романтика! Просто неожиданно для его сухой сдержанности. Он опаздывал. Все уже разошлись, а она все стояла, мерзла и ждала его. С огромным букетом тюльпанов и в колечке. Так приятно и непривычно! «Как некрасиво. Ну, можно ведь прийти во время? Мы же не так часто ходим на свидания! Вообще не ходим». Она уже совсем замерзла, и он наконец-то изволил явиться.
- Прости. Я не успевал. Поздравляю тебя. Цветов не купил, они ведь завянут. Позже, а подарок – сама выберешь, что захочешь.
Вот так, - как в лужу… вступил. Сухенько и чинно. Он обнял, поцеловал, хотя на цветы бросил очень недовольный взгляд. Еще бы, ведь завянут-то, пока мы будем гулять. Ну и пусть! Зато я чувствую себя отлично. Почти. Ты немного подпортил праздник. Но, ничего, переживем!
И он даже не додумался заказать столик! Но, когда, наконец-то нашлось кафе со свободными местами, уже ничего не хотелось. Только, домой – спать. Желательно, одной. И тут при ярком свете Леша заметил колечко, маленькое и аккуратненькое! На безымянном пальце. Истерика была необъятной. Она затопила собой все пространство вокруг него. Он никак не хотел верить, что это общий подарок. Алину он просто не слышал. Все кричал и кричал. Их выставили. Конечно, неужели могло быть по-другому? И он, позабыв, по какому поводу собирались, бросился уходить, весь в оскорбленный чувствах, кричал и кричал. Она опять была глупой, не знала, что теряет. Он-то очень серьезно к ней относится,- кто ж еще так будет?, а она не ценит. И вообще, пусть поищет себе полового партнера. Он не будет больше ее ублажать. Вот так- то. Еж – птица гордая, не пнешь – не полетит. И ушел. Улетел. Алина добралась до дома. Обняла Еву, которая тут же все поняла: «говорила, что этот до добра не доведет!», и проревела до утра…
А на следующий вечер позвонила Игорю. «Я хочу с тобой встретиться». Уже было поздно и невежливо звонить, но он радостно ответил и пообещал приехать. Встретиться решили на улице, все-таки не хотелось вести незнакомого человека в квартиру. Еще и ночью. Ждать не пришлось. Игорь приехал на такси, и вместо приветствия – поцелуй. «Здравствуй, девочка!» в машине он крепко и страстно обнимал и целовал ее. От этого кружилась голова. Да еще как! Это был прекрасный вечер: кафе, шампанское – Игорь обожал его, бильярд, танцы-пляски. И Сергей был жутко рад ее видеть. Обнимал и говорил, как отлично она выглядит, а Игорь, в котором шампанское уже бродило во всю, отгонял его: «это моя женщина!» он становился смелее и смелее, тискал, не стесняясь, потом предложил поехать к нему. Она согласилась – постоянно какие-то бредовые поступки совершает! Что страшного,- ночью с полуневменяемым мужчиной, которого видела второй раз в жизни, к нему домой? Просто не хотелось думать. Те более, она точно знала, зачем позвала его. И за «полового партнера» обидно, тем более, что она его, кажется, нашла. И даже не напрягалась. Все произошло как-то странно. Плохо даже. Ужасно. Он, как бы, и старался, но это так напрягало. И грязно, и пошло… В самый ответственный момент она узнала в нем своего давнего знакомого «Игорька – пузырька» и открытие было не из приятных. Тот человек ей не понравился, был навязчивым. И вот теперь она с ним спит. Это ужасно! Она засобиралась домой, как только все закончилось, он предложил исправить и попробовать еще раз. Нет уж, отпусти меня! Он вызвал и оплатил машину. Все.
Так пошло и более чем просто прозаично. Наверное, Леша был прав, она ни на что на годиться, и на серьезные отношения решится только он. Больше таких нет. Может и так. Пошло и прозаично… И он не возвращался. И Игорь молчал. А хотелось, чтоб хоть немного интересовался. Хотелось встретиться, даже несмотря на полный негатив первой встречи и неприятный осадок от второй. «Зачем встречаться – не знаю, но очень хочу». Решилась только на сообщение в телефон: «Здравствуй, Игорек! Ты покажешь мне нормальный секс, а не пьяную возню?!» Клавиши были горячими, слова получалось напечатать не сразу, все выскальзывало и сбивалось. Руки дрожали, и сердце выстукивало. Аритмия. Тахикардия. Да все на свете! Как странно он на нее влияет. Телефон зазвонил, и, казалось, в ушах произошел взрыв. Уши просто заложило и что-то в них стучало и стучало. Она, наверное, уже никогда не сможет ничего услышать. Но услышала. Он улыбался и она живо представила его черные, как пещера, глаза.
- Здравствуй, девочка! Я очень скучаю, просто по - сумасшедшему занят, уехал. Я приеду завтра и обязательно перезвоню. До скорого, - голос улыбался и был нежным.
- До связи.
Как точно – до связи… А потом пришло сообщение, подтвердившее «до связи»: «Хочу раздеть, хочу обнять, хочу пристать, поцеловать. Хочу любви, хочу огня. Короче, Я ХОЧУ ТЕБЯ!» Ой, как стыдно, как неловко! Стыдно, - что сама навязалась, неловко, - что ей тоже очень хотелось (и не просто встретиться!) с этим малознакомым мужчиной. Хотя, может, он уже и не такой чужой. Есть контакт! Точнее, был. Пусть и плохонький. Голос многообещающий. Может, в следующий раз будет лучше.